Сны на деревьях, драббл, Триша, Макс / Шурф (Хроники Ехо)Триша приходит сюда далеко не каждый день, а всего лишь время от времени, и обязательно с корзинкой груш. Грушам этот сад нравится еще больше, чем ей самой, и пирог из них после обязательно выходит на славу. Поэтому Триша уходит с рынка через ворота из ярко-малиновых кирпичей, той дорогой, которая, она знает, ни за что не придет к "Кофейной гуще", но зато, если никуда не сворачивать, приведет ее в сад с миллионом скамеек. Миллион, сказал бы Франк, слишком много для такого маленького сада, но Триша считает, что в самый раз. Скамеек здесь никак не меньше, чем деревьев, дорожек нет, зато имеются заросли акации, под которые можно нырять и оказываться в самых удивительных частях сада.
Именно так Триша нашла свое дерево. В его тени спряталась скамейка, будто выловленный кем-то из реки плот, подвешенный к толстым нижним ветвям за канаты, а вокруг тут и там островки ландышей.
Триша оставляет корзинку меж выступающих из-под земли корней, а сама забирается на любимую ветку, широкую, как верхушка шкафа у нее дома, и теплую, как согретая за ночь кровать. Забирается, притягивает коленки к подбородку и тут же засыпает. И какими же удивительными снами делится с ней дерево! Триша мечтает кому-нибудь рассказать, но когда собирается, так и застывает с открытым ртом, не находя нужных слов. Нужные слова находятся когда-нибудь потом, и она бежит к Франку - Франк! Франк! Я такое тебе расскажу! - но по пути все слова вываливаются из ее карманов. И вот стоит она, дышит еле-еле, а Франк усмехается:
- Все слова потеряла? Опять? Что ж за карманы у тебя дырявые!
И сколько бы Триша не зашивала свои карманы, все без толку. Так и выходит, что дерево это только ее да груш с рынка, а больше о нем никто и не знает. Так думает Триша, забираясь на свою ветку и проваливаясь в очередное необыкновенное сновидение. Они все такие объемные, живые, что кажется, будто длятся полжизни, но в Городе редко когда и час-то пройдет. Дерево всегда ее будит.
Всегда, но не сегодня. Триша нехотя выбирается из города, состряпанного из дождя и облаков, потому что в ее саду откуда-то взялись разговоры. Раньше всегда было тихо, а тут вдруг - смех. Что же это такое? Триша свешивается вниз, чтобы посмотреть на тех, кто принес с собой разговоры, и так удивляется, что чуть не падает.
Надо же, Макс с другом. То-то Триша думала на днях, что давно их не было. А оно вот как - они тоже здесь.
Она хочет окликнуть их, но прикусывает костяшку одного из указательных пальцев. Глаза со сна осваиваются с теплым полумраком сада и Триша замечает, что все не так просто. Ей так неуютно, так неловко. И так жалко становится, что она не зонт, что некому ее оттащить, спрятать, сказать, чтобы не глядела.
Вмешиваться никак нельзя, думает Триша, но и убежать от чужой тайны у нее не получится. Всегда так: стоит только с тайной столкнуться, и все, не отстанет уже. И что теперь, спрашивается, делать? Куда деваться?
Триша никогда не видела, чтобы Макс целовал Меламори. Они вообще скорее брат и сестра, Триша так думает еще с тех пор, как впервые их встретила. А сэр Шурф...
А Сэр Шурф смотрит прямо на Тришу и хмурится.
-Ой, - говорит Триша и все-таки падает. Цепляется за ветку пониже и, подтянувшись, обосновывается на ней. Кошка она больше, чем человек.
У Макса такое лицо, будто кто-то сказал ему, что он никогда - никогда! - не выпьет больше ни одной кружечки кофе в своей жизни. Ни в одной из своих жизней. Он прикладывает руку ко лбу и едва прикрывает глаза.
- Ой, - произносит сэр Шурф. - Триша.
Они лежат на качелях в обнимку, а их ботинки валяются между двумя островками ландышей.
Триша смотрит на них со своего дерева и не знает - спрыгивать ей, забирать груши и мчаться прочь, или же взобраться на верхушку и спрятаться там, среди листвы? Куда ей теперь, ну, куда?
А вот придет Меламори в гости - и как?
- Тьфу ты, - говорит Триша дереву.
Макс наконец приходит в себя и зовет ее спуститься к ним. Триша прижимается щекой к коре и отнекивается. Не пойду вниз, Макс, не пойду, не хочу прикасаться к такой тайне.
- Это не тайна, Триша, это сон.
- Как это - сон? Ты что-то путаешь, Макс.
- Этот сад - кусочек сна сэра Шурфа, а ты сюда забрела по ошибке. Сэр Шурф, такой могущественный, ужас просто, принес этот сон в Город. Ну, кому как не тебе знать, что такие скамейки, как здесь, эти качели - все как раз то, что он любит.
- Ну хорошо, - соглашается Триша. - Сад, ладно, но вы-то настоящие?
- Мы не настоящие, - серьезно отвечает ей Макс - Самые ненастоящие, каких только можно придумать. Спустись и проверишь.
- Нет, - отказывается Триша. - Никуда не спущусь.
- Тогда спи.
- Зачем мне спать, мне просыпаться нужно!
Но все-таки она взбирается на свою ветку и сворачивается клубком. Засну во сне - проснусь наяву, думает Триша, разберусь как-нибудь. Дерево забирает ее обратно в город из дождя и облаков, и Триша уже не слышит, как облегченно выдыхает Макс, не видит, как изгибается бровь Шурфа: "сон, серьезно?". Она не знает, как долго они пытаются дотянуться до своих ботинок, не наступая на траву, и как осторожно пролезают под кустами акации.
Дерево, как всегда, будит Тришу. Она спрыгивает вниз и никаких следов Макса, никаких следов Шурфа. Все правильно, ей всего лишь приснилось. Разные чудеса случаются. Пока она добирается до "Кофейной гущи", сон про Макса и Шурфа успевает как-то сам собой забыться. Со снами всегда так.
Вечером Триша готовит пирог и не досчитывает двух груш в корзине. Странно, чего это их нет? Ходит у плиты и думает вслух, обсчиталась или по пути потерялись?
- Груши, - одними губами произносит сидящий у окошка Шурф и качает головой.
Макс беззвучно смеется.
Триша так и не узнает, кто съел ее вкусные груши.
***
На берегу, драббл, Шурф / Макс в Мире пустынных пляжей (Неуловимый Хабба Хэн)Он был пьяным безумцем, совершившим побег от самого себя в иной мир, и был тем, кто пришел сюда по его следам. Он сидел, обняв колени, и смотрел на взволнованное море, и где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки, он спал, лежа на теплом песке. Он был Шурфом и он был Максом, и было не разобрать, где заканчивается один человек и начинается другой.
Шурф уходил купаться, а возвращаясь, пристраивал окурки от сигарет между пальцев босых ног и рисовал ими на песке, после снова шел к воде. Он ложился на берегу, спиной к самому себе, и разглядывал запутавшиеся в песке водоросли, а солнце клонилось к горизонту и вскоре, окрасив напоследок небо в ярко-красный, целиком скрылось в море.
Максу снилась разная чепуха. Он не двигался, так и лежал, отвернувшись от моря, третий час подряд, а находившийся рядом Шурф прятал его от ветра. Макс проснулся, когда стемнело, тут же повернулся на месте и уткнулся носом в спину друга.
- Щекотно же! - воскликнул Шурф.
- Прошу меня извинить, - спокойно ответил ему Макс. - Я никак не ожидал, что ты здесь лежишь.
- Где же мне еще быть, - Шурф повернулся к Максу лицом и они уставились друг на друга.
Каждый из них знал, кто он, но чувствовал себя так, будто был в двух местах сразу: человеком у зеркала и в то же самое время его отражением. Они переплетали пальцы, чтобы убедиться, что поверхности зеркала между ними нет. Прошла вечность, одна из тех, что всегда имелись у них в запасе, прежде чем они снова нарушили тишину на пустынном пляже.
- Хорошо быть тобой, - сказал Шурф.
Он даже не пытался сдержать улыбку, когда, чуть приподнявшись на локте, наклонился и коснулся губ Макса своими.
"Пока я свободен, могу делать глупости, - навязчиво крутилось у него на уме. - Пока я - ты, я могу делать все".
Макс закрыл глаза и глубоко вдохнул, а после медленно выдохнул в губы Шурфу, вдохнул еще раз... Шурф упал на спину и рассмеялся.
- О, как же ты ненавидишь мои упражнения, как же я тебя сейчас понимаю.
С каждым новым сделанным Максом вдохом, с каждой улыбкой Шурфа, берег, где они были, все сильнее погружался в темноту ночи. На небе появлялись звезды, а море становилось похожим на бескрайнюю пустыню. Песок остывал.
- Удивительно, как ты справляешься, - произнес Макс, закуривая. Бледно-серый дым от его сигареты спиралью поднялся к звездам.
- Я не справляюсь, - ответил ему Шурф.
Макс потушил только начатую сигарету, закопав ее в песок, и в следующее мгновение уже нависал над Шурфом.
- Я знаю, - сказал он. - Я тоже.
Сложно было разобрать, где проходит граница, где заканчивается один человек и начинается другой. Там, на берегу пустынного пляжа, никого не волновали границы.